Интервью с Евгением Алексеевичем Колосовым

Евгений Алексеевич Колосов, заслуженный деятель искусств России, профессор

Интервьюер Ринат Ибрагимов, концертмейстер контрабасов лондонского симфонического оркестра, педагог, дирижер, солист.

Ринат Ибрагимов:

Евгений Алексеевич, во-первых, хочу Вас поздравить с 70-летием и 50-летием Вашей творческой деятельности!

Давайте начнём с самого начала. Как Вы начали преподавать, почему, кто повлиял на Ваше становление как педагога?

Евгений Колосов:

Я учился на третьем курсе, когда мне, как продвинутому студенту, предложили следующие два курса окончить за один год, поступить в аспирантуру и начать преподавать в консерватории. В то время я уже играл в Московском симфоническом оркестре, и мне пришлось уйти с работы, чтобы была возможность за один интенсивный год досрочно закончить обучение.

Сделав это, я сразу получил свой собственный класс.

Если говорить о влиянии на принятие этого решения, то нужно, в первую очередь, упомянуть профессора Московской консерватории Андрея Ивановича Астахова, у которого я с 14 лет занимался на контрабасе.

Ринат Ибрагимов:

А из «больших имён»: Вы же начали работать во время расцвета таких мастеров, как Рихтер, Гилельс, Ойстрах, Ростропович. Каждый — целая эпоха. Они имели на Вас влияние?

Евгений Колосов:

Все они, безусловно, мощно влияли на музыкальную жизнь, и я не избежал этого влияния.

Если Мстислав Ростропович воздействовал своим огромным масштабом и смелостью музыкальных идей, Святослав Кнушевицкий — проникновенностью музыкального языка и необыкновенной красотой звука, Сергей Ширинский — изумительный виолончелист, музыкант, солист, член легендарного Квартета имени Бетховена, солист и концертмейстер Государственного оркестра СССР — более практической направленностью. Галине Семеновне Козолуповой я приносил свои идеи, в основном постановочного плана, на обсуждение. Что-то она принимала, что-то отправляла на доработку: она, можно сказать, была моим «редактором».

Я часто сидел на уроках у Д.Ф. Ойстраха. Великий скрипач, великий музыкант и великий человек, он находился в постоянном творческом и взаимном контакте с учениками. Никогда не пользовался авторитарными методами воздействия, помогал ученику развить собственное восприятие, найти собственные замыслы. И, конечно, обеспечить полную свободу владения инструментом, чтобы в дальнейшем ученик мог выполнять эти замыслы.

Нагрузка у меня тогда была небольшая, ученики средних способностей, с которыми я, в основном, занимался технологией. Но с каждым годом эта нагрузка увеличивалась: кроме вновь поступивших, в классе стали появляться студенты и от других педагогов.

Сначала, конечно, я был весьма беспомощен, но любовь к музыке, желание постичь секреты педагогики и моё собственное умение играть — а тогда я умел это делать очень неплохо — помогли мне преодолеть трудности и добиться результатов.

Ринат Ибрагимов:

Сложившейся контрабасовой школы в нашем понимании ведь ещё не было, наверное, приходилось что-то изобретать на ходу?

Евгений Колосов:

Через год, когда я начал преподавать в ЦМШ, у меня появились МОИ ученики, которых я мог лепить по-своему с самого начала. Тюрина, Гринденко, Котов. Мне очень повезло, так как эти трое ребят были очень талантливы.

Анатолий Гринденко — необыкновенно музыкальный человек, по окончании Московской консерватории прекрасно овладел виолой да гамба, став ведущим исполнителем на этом инструменте в России и художественным руководителем Патриаршего Хора.

Иван Котов стал первым советским контрабасистом, получившим Гран-при, Первую премию и специальный приз Швейцарии на международном конкурсе в Женеве в 1973 году. Иван учился у меня 5 лет в ЦМШ и 5 лет в консерватории. Он удивительно умел воплощать мои замыслы и побуждал меня к новым, мы всегда находились с ним в самом тесном творческом взаимодействии. К сожалению, его уже нет в живых...

Весь его яркий и очень короткий жизненный путь прошёл у меня на глазах.

Ринат Ибрагимов:

По опыту наших с Вами уроков: Вас отличало от других то, что Вы всегда «за» студента и как бы часть его. Помню свои первые шаги в музыке — Вы тогда, проникая внутрь моего видения, пытались открыть музыкальные образы моим собственным способом, ничего «моего» не отбирая. И такой подход у Вас был к каждому из нас, несмотря на разницу в характерах и способностях.

Евгений Колосов:

Так это же и есть главная цель педагога! Открыть студенту его самого. Его образный мир. Его инструментальные ощущения. И не давлением, диктатом, а взаимодействием.

Конечно, моя задача дать ученику возможность открывать душу через инструмент — чтобы инструментальный аппарат не мешал.

И дальше — каждый творит в силу своего Таланта.

Может, моя вина в том, что я учил этому КАЖДОГО, и на какой-то технический уровень выводил каждого, а далеко не все из них были по-настоящему музыкально одарены. К сожалению. А может, к счастью?

Ринат Ибрагимов:

Какие качества в студенте Вы цените? Как их выбираете?

Евгений Колосов:

Не выбираю. Беру тех, кто ко мне идёт. Наиболее интересны те, кто имеет своё видение, слышание, свою убеждённость. Они спорят, отстаивают свою точку зрения, сопротивляются и

соглашаются, лишь убедившись в моей правоте, — они всегда участвуют в творческом процессе. Активно мыслят, желают найти что-то своё.

И здесь главное — найти язык взаимодействия. Тогда и ты сможешь помочь, и они смогут достичь большего. Авторитарный подход годится только для очень средних студентов, да и то в крайних случаях. Таких тоже у меня бывает немало, но я стараюсь заставить их мыслить творчески.

Ринат Ибрагимов:

Первые опыты «барочников» в СССР: когда всё это начиналось, у многих студентов, и ваших тоже, это вызвало большой интерес. Но почти вся московская профессура встретила это в штыки: «Как?! Игра без вибрации?!»

Евгений Колосов:

Вы же знаете: вибрация — это не тряска пальцами на струне. Это трепетание души. Какая душа — такая и вибрация.

Ринат Ибрагимов:

Но ведь Вы тогда, в начале 80-х, были к этому лояльны. И, когда Ваши ученики пробовали играть по-новому, не осуждали. Но и не показывали большого интереса.

Почему я спрашиваю: у очень многих Ваших учеников, включая меня — повышенный интерес к историческому исполнительству. На Вашем юбилейном концерте было больше «барочников», чем «академистов». Случайность?

Евгений Колосов:

Я с самого начала понимал, когда слышал аутентистов, которые пытались восстановить принципы фразировки и звукоизвлечения по книгам «тех» времён, что они во многом правы. Но для меня они всё ещё оставались музыкальными археологами. Несмотря на знания и учёность, в основном, это были скорее теоретики, а не интересные музыканты. Любопытно, правильно, но не одухотворенно, мелко. Уже позже, когда я ближе познакомился с записями Билсмы, Гардинера, стал вслушиваться и открыл для себя много интересного: и о вибрации как приеме — выборочного пользования, а не механического, вибрация смычком; другая атака звука, более детальная фразировка, более подчёркнутое отношение к танцу как жанру в сюитах и так далее.

И с удовольствием это принял. Даже сам играл какое-то время в таком стиле: обогатился от своих учеников.

Ринат Ибрагимов:

Здесь, на западе, наиболее распространена формула «педагог — концертный исполнитель». Чтобы получить место педагога, нужно или быть известным исполнителем на своём инструменте, или играть аудицию, плюс открытый урок.

Важно ли самому быть исполнителем, чтобы хорошо преподавать?

Евгений Колосов:

Педагог, на мой взгляд, прежде всего, должен быть слушателем. Безусловно, на каком-то этапе своего становления каждый должен пройти период исполнительства.

Конечно, нужно владеть всем ремеслом, быть художником и так далее, но прежде всего -слушателем. Услышать ученика. Услышать и понять, что из него можно вылепить.

Кстати, слушатель тоже должен быть талантливым, чтобы понять талантливое исполнение.

А потом уже техника лепки. Которая вырабатывается. Я какую-то технику приобрёл лет через 10 после того, как начал преподавать. И если взаимоотношения с моими первыми учениками были нашим совместным творчеством, то потом я уже приобрёл «технику», то есть стал двигаться не путём проб и ошибок, а сразу видеть, в чём проблема, если она есть. Задрано плечо, локоть, вцепился в смычок, «размытый» звук... и сразу знаешь, как это лечить. Также и в музыке: фразировка, форма.

Возвращаясь к исполнителю-педагогу: был такой выдающийся педагог — Янкелевич. Показывал изумительно, а сцены не выдерживал. Поэтому крупного исполнителя из него не получилось. Из-за нервов. Ямпольский — гениальный педагог. Солист? Нет.

Ринат Ибрагимов:

Что для Вас «идеальная консерватория»? Какая она?

Евгений Колосов:

Прежде всего, обеспечить студентов достаточными средствами, чтобы им не нужно было работать, и они могли бы спокойно заниматься. И вообще не разрешать работать первые два-три года. Но для этого их надо кормить! А сейчас музыкальному образованию в России, в связи со школьной реформой, грозит полный крах. Правительство предлагает запретить обучение детей в возрасте до 15 лет музыке, неясная, но, скорее всего, плачевная, судьба ждет творческие школы и училища -балетные, художественные, музыкальные; и, вдобавок, чиновники хотят полностью отменить стипендии, и без того нищенские. (По последним данным Государственная Дума заблокировала эту «гениальную» чиновничью идею)

Московская консерватория в советское время была хорошо отлаженным механизмом и худо-бедно, но обеспечена государством. В ней была свобода от добывания денег. И залы не продавали, чтобы выжить, а давали студентам на академические, классные вечера. Любой студент имел возможность поиграть в Малом зале, где настоящая, хорошая концертная акустика. А ведь это очень важно -играть в хорошей акустике. Ведь наш инструмент — это не только контрабас, но и зал, в котором мы играем, и нужно научиться понимать акустику зала и уметь взаимодействовать с ней.

И нужно, чтобы каждый студент мог получить настоящую исполнительскую сольную практику, играя в хороших залах как можно чаще.

Ринат Ибрагимов:

А учебный процесс в идеальной консерватории? Какие дисциплины и как часто?

Евгений Колосов:

Специальность два раза в неделю и обеспеченность концертмейстером (это у нас, слава Богу, есть!). Обязательные сольфеджио, гармония и анализ форм, можно даже за счёт уменьшения репетиций

оркестра. Понимание и видение ФОРМЫ в целом неоценимо. Особенно сегодня, когда так часто гонятся за экзотикой, изысканной красивостью, а не красотой: мельчение, разрушение целостности мысли, реверансы, рюшечки, закругления...

Классы с хорошей акустикой. В плохих классах формируются дурные привычки: в глухих — пережатие, в гулких — наоборот.

60% влажности, особенно зимой! Для России эта проблема очень актуальна — инструменты разрушаются из-за её перепадов: в зимний, отопительный, период, влажность падает до 25-30%, а летом доходит до высших значений. Так что наша зима не лучшее время для скрипок, клавесинов и контрабасов. Им здесь тяжело.

Про залы я уже сказал, ещё важны хорошие рояли. Их нет.

Ринат Ибрагимов:

Вы приезжали учить сюда, в Лондон, постоянно даёте мастер-классы в Европе. Как Вы относитесь к мнению, что исполнители из России технически более продвинуты, но музыкально менее интересны, а западные — наоборот?

Евгений Колосов:

Думаю, речь идёт о некоторой стандартизации музыкантов из России, которая была довольно заметной в советские времена.

Были кумиры, которым подражали и которые занимали как бы главенствующее положение в музыкальной жизни.

Кумир Рихтер. Вы же с ним играли, помните, наверное. Несмотря на свой колоссальный вклад в музыку, он, на мой взгляд, нанёс и вред. Стандартизировал исполнение многих композиторов, особенно Бетховена. И ушли на второй план великие музыканты — К.Н. Игумнов, Э.Г. Гилельс, Г.Г. Нейгауз, С.Г. Нейгауз, Я.В. Флиер, Я.И. Зак, М.В. Юдина и многие другие. Но те, кто умеет слышать, не стандартизировался!

Среди скрипачей абсолютный кумир — Давид Федорович Ойстрах. Но ведь не всем было дано играть, как Ойстраху. Однако, педагоги всё равно пытались делать маленьких ойстрахов. А ведь был ещё и Л.Коган. А великолепный Игорь Безродный, который от всех отличался!? Кто их слышал, тот не стандартизировался.

Ринат Ибрагимов:

Вы преподаёте уже полвека. Что в сознании музыкантов изменилось? Куда мы идём?

Евгений Колосов:

Технологически мы, конечно, теперь на другом уровне. Но духовно — многое потеряно.

Да не может и быть по-другому, когда всем правят деньги и музыка стала их служанкой.

Она уже не несёт для большинства слушателей того, для чего предназначена, потеряла то влияние на душевный мир людей, который имела полвека назад.

Музыка не должна зависеть от бизнеса и становиться частью его. Не музыка должна обслуживать бизнес, а бизнес музыку. Хотелось бы, чтобы оркестранты, солисты, дирижёры не были так озабочены зарабатыванием денег, но чтобы у них была возможность сконцентрироваться и позволить себе какое-то светлое душевное восприятие.

Даже джаз, как и все более интеллектуальные стили, вытесняется попом и хип-хопом. А ведь я помню стариков джазменов, которые уже сходили у себя на западе и, приезжая сюда, несли своё поистине Высокое Искусство.

Ринат Ибрагимов:

А в методе?

Евгений Колосов:

Больше стало поверхностного. Да, хорошие технические результаты, молодёжь свободно владеет инструментами и не испытывает таких неудобств, как раньше.

Но всё как-то обезличилось. Исполнение убыстрилось, везде. Музыканты не чувствуют времени, бегут, мельчат, в игре все меньше глубины. Жаль...

Не все, конечно. Есть изумительные артисты! Но как тенденция — это явно.

Хотя в последнее время, как мне кажется, наметилась ещё и другая тенденция: возвращение к романтизму.

Ринат Ибрагимов:

Какое значение имеют человеческие качества музыканта? Отражаются они на музыке?

Евгений Колосов:

Шостакович. Приятнейший, интеллигентнейший человек. И писал такой мрак...

И Прокофьев: очень резкий, самоуверенный, неудобный. А музыка — непосредственно от Бога. И сколько таких примеров.

Ринат Ибрагимов:

Ну, это великие.

А у простых исполнителей? Слышите Вы доброго или злого человека?

Евгений Колосов:

Скорее холодного, равнодушного, или тёплого, увлеченного, трепетного.

Ринат Ибрагимов:

Значит, душевные качества исполнителя слышны в игре?

Евгений Колосов:

Конечно. Если внутренний мир человека не развит, тогда результаты будут плачевными. Игра целиком и полностью зависит от этого.

Ринат Ибрагимов:

А если это так важно, считаете ли Вы себя вправе вмешиваться в этот мир, пытаться его изменить?

Евгений Колосов:

Скорее направить. Безусловно, внутренний мир ученика нужно развивать, подталкивать, помогать его развертыванию. Рекомендовать те или иные книги, посещение выставок, театральных постановок, хороших концертов. Нужно хорошо разбираться в искусстве в целом, понимать, что есть язык выразительности поэзии, архитектуры, живописи.

И тогда уже легче понять, что для исполнителя средство выразительности — звук. А дальше, как важно владеть звуком. Что есть содержательность звука, качество, интенсивность, краски.

Ринат Ибрагимов:

Вы начали с победы Ивана Котова в Женеве и на последнем Международном конкурсе Кусевицкого победитель тоже Ваш ученик — Григорий Кротенко. Этакая триумфальная арка на 50 лет, с многочисленными победами.

Но, наверное, были и неудачи, трудные, неудобные ученики?

Евгений Колосов:

Конечно. Которые считали мои замечания необоснованными придирками, не хотели меняться. И здесь важно научиться у них же, как преодолеть это сопротивление, открыть то, что могло бы быть их козырем.

У кого-то это графическое мышление и хорошее ощущение формы, у кого-то техника, а у кого-то звук, что я ценю, конечно, выше.

Ведь исполнитель на сцене — это гипнотизёр. И средство его воздействия на публику — звук, передающий чувства, волнения души.

А любое исполнение должно исходить из души. И обращаться к душе...